В поле зрения попадают приятные глазу предметы, узнаваемые фрагменты. Потрёпанные временем книги, прижатые к стене рисунки, бумажные ангелы, веточки вербы. Из сумрака деликатно выглядывает стол с тяжёлой столешницей. Чуть дальше открывается таинственный интерьер с распахнутыми в соседние комнаты дверями. Кажется, этих комнат великое множество. В окне – залитый солнцем пейзаж. Пожилая женщина удит рыбу в тихой речке. Сюда пробираются садовые лилии, фиолетовый дельфиниум, поднятые на острых листьях кремовые шапки пионов.

То там, то здесь чувствуется присутствие большой семьи, уюта, спокойствия, тепла. Дети беззаботно возятся в куче песка, сам дом – старый, 200-летний, настолько велик, что не помещается в картину целиком. Сутуля высокую шиферную кровлю, он показывает крепкую бревенчатую стену. К дому тянутся ветви больших яблонь, над ним склоняются старые липы.

А дальше – в положенном порядке следуют кривые крымские сосны, причудливые бухты и островерхие скалы Южного берега, Соборная гора в Серпухове, монастырь в Малоярославце, обязательный Трубеж с храмом сорока Севастийских мучеников.

Основное занятие Мары Уваровой – сценография и режиссура, но далеко не всякий режиссёр и сценограф могут похвастать таким бэкграундом. Мара Уварова – внучка двух скульпторов (Луции Даугавиете и Владимира Циммерлинга), и дочь двух интереснейших московских живописцев (Мары Даугавиете и Георгия Уварова). Все ключевые моменты её жизни – детство, юность, материнство многократно запечатлены на картинах. Её сформировали стихии, сопутствующие изобразительным искусствам, и, что не менее важно, атмосфера домашнего театра. Мара восприняла этот язык как нечто само собой разумеющееся, заговорила на нём абсолютно естественно, быть может, не до конца осознавая его особость. В волшебной игре, сказке, придуманной родителями, нужно ещё найти своё место, сыграть свою роль, не остаться простым зрителем. Требование непреложно, но необязательно к исполнению.

В этом контексте живопись Мары Уваровой – разная по темам и жанрам, непринуждённая по исполнению, лёгкая в силу отсутствия какой-либо заданности, внешней по отношению к ней цели – открывается как опыт вопрошания. Есть ли выход за границы этой целостной, замкнутой в себе вселенной?..

4 апр. 2020 г.

Илья Трофимов

На преддипломный проект спектакля по мюзиклу Вассермана и Дэриона «Человек из Ламанчи». ГИТИС, 2005 год.

Проект находится здесь

рецензия сценографа Т.Спасоломской:

"Эскизы выполнены своеобразно, как задники из макета. В театре, конечно, возможна такая прикладная форма. Решение с куклами и их кукловодами, тенями и крыльями мельницы, которая всё перемалывает. Сложно. Образно найдено. Фактурно." 

рецензия режиссера Т.Ахрамковой:

"Очень компактное и точное ощущение материала для постановки именно мюзикла как жанра. Решетки – лопасти ветреной мельницы - дают возможность петь, двигаться и разнообразно располагаться в пространстве. Бутафорские куклы на крыльях мельницы или книги в сцене смерти, казалось бы, простые знаки, но они дают некий дополнительный смысл сюжету, углубляя его эпическое значение".

Мара Уварова о своем проекте:

"Тема немеркнущего образа Дон Кихота среди обыкновенных людишек. Концепция спектакля: только двое – настоящие Люди; все прочие – просто тюки, набитые, чем попало, недостойные называться людьми. Действуют самостоятельно только Дон Кихот и Санчо Панса; остальные актеры – обезличенные кукловоды, управляют ростовыми куклами (чучелами в одежде людей). Тесная, душная, сенная, бытовая сельская среда для всех манипуляций с куклами: сарай, сеновал, крылья мельницы, тюремные решетки".